Аудитория была по обыкновению своему наполовину пуста. Так сказала бы попечительская комиссия, доведись ей посетить лекцию профессора, а также та половина слушателей, которая эту самую половину и составляла. Словом, так думали все за исключением самого профессора. Для него аудитория всегда была наполовину полной. По жизнерадостности профессор не уступал никому, разве что дикторам федеральных каналов, ежедневно вещавших с телеэкранов о том, что жить стало лучше и жить стало веселей.
Был он хотя и не стар, но каким-то странным образом лысоват для своего возраста, причём лысина его была совершенно неправильной формы, как будто съехавшая набок, какой по природным причинам обычно образоваться не может. Говорят, что до некоторых пор он и вовсе обладал весьма роскошной шевелюрой, а тут вот и возраст как не вышел, а такой конфуз и неудача.
Лекции профессора по его же собственному мнению были восхитительны, но время от времени требовали разрядки и отдохновения от погружения в сложные материи. Так случилось и на этот раз - в какой-то момент профессор умолк, как будто собираясь сказать что-то важное, и, сосредоточив взгляд на одной только ему ведомой точке пространства, вдруг спросил: "А знаете ли вы, какое самое опасное в мире животное?" Аудитория ожила, выведенная из состояния полудремы неожиданным вопросом не имевшим ничего общего с темой лекции, на мгновение замерла, собираясь с мыслями и предвкушая возможность раскрасить серость бытия парой-тройкой свободных минут. Ответы посыпались со всех сторон: "тигр", "змея", "акула", "муха цеце". Профессор поднял вверх сжатую в кулак руку с оттопыренным большим и указательным пальцами, прекращая начавшую было разгораться дискуссию, и многозначительно сказал: "Самое опасное животное на земле - отвергнутая женщина".
Аудитория замолчала, а профессор, поняв, что завладел-таки ее вниманием, продолжил: "Одна такая особа, узнав от меня, что мы расстаёмся, едва не погубила меня, оторвав в ссоре добрую половину предмета моей чрезвычайной мужской гордости и великого человеческого достоинства". Тишина, длившаяся хотя не более секунды, со стороны могла показаться довольно значительной. "То есть теперь вы на отнятую половину инвалид?" - спросили его через паузу, готовясь выдать сочувственный вздох.
"Нет, друзья мои, теперь я на оставшуюся половину счастливый человек, а на отсутствующую - мудрый" - и профессор опустил поднятую вверх руку на свою неправильно лысую макушку.